У меня девять жизней - Страница 12

— Кто создал Равновесие, Врач Нанои?

— Раджаны, — ответила девушка с явным удивлением.

— М-да, — сказал Володя, — кольцовка… Спроси-ка, кто создал касты?

По-видимому, девушка теряла терпение. Ответом был вопрос:

— Разве в вашем Равновесии все Головастые делают одно?

Очень кстати разговор прервался. Опрокинулась корзинка, и на траву вывалился нардик — розовый клубок, — с писком пополз, таращась мокрым глазом посреди спины…

— Вовка, слушай… Они поклоняются этим вот и Наранам! В них все дело, я точно говорю, давай о них выспрашивать, а?

Но у Бурмистрова были свои соображения.

— Кто создал землю, животных, растения? — спросил он.

Ответ был туманный: «Предлежащие Равновесия». Отвечая, Нанои смотрела на Кольку — длинными, мохнатыми, мрачными глазами — так, что становилось жутко. Взгляд из-под высокого выпуклого лба, коричнево-красный рот, — она была чуждо, дико, непонятно красива, и Колька сказал по-русски:

— Эй, ты бы не смотрела так, а?

— Говори со мной по-нашему, Адвеста…

Володя быстро спросил:

— Какое расстояние от северной до южной границы Равновесия?

— Дюжина, шестикратно помноженная, шагов.

Колька понял, что «шестикратно помноженная» означает шестую степень.

— …Степени, три миллиона шагов, примерно две тысячи километров, — записывал Володя. — М-да, обширный район, не спрячешь…. Ты понял, что Равновесием они называют страну?

— Которая создала людей, землю и животных… Путаемся мы в синонимах, Володя.

Нанои вдруг исчезла, как тень. Без шороха. Нардик пищал в своей корзинке. Прежде им было невдомек — посмотреть и разобраться, что она была вовсе не плетеная. Это был лист — цельный, выросший заодно с крышкой. И стол, на котором лежал Рафаил, успел с вечера врасти в новый цоколь — следы обреза почти заровнялись…

— Ну что — Земля? — спросил Володя.

Колька махнул рукой.

Нанои вернулась, опять раздала бахуш. Колька спросил, что за твари? Она ответила: «Белые муравьи». Володя сказал, что белыми муравьями обычно называют термитов, которые с муравьями не состоят в родстве.

— Спрашиваем дальше, Николай… а, вот что. Прежде они видели белокожих людей, огнестрельное оружие, тканую одежду?

Ответ был категорический: не видели. Ни людей, ни таких железных предметов, ни громыхающих предметов, ни одежды из тончайших лиан. Нет. Никто никогда не упоминал, и в песнях не пел, нет.

Следующий вопрос был о Наране.

— Нанои, мы хотим понять… — начал Колька.

— Она перебила:

— Ты называй меня «Мин», Адвеста.

— Другое имя твое?

— Другое, Адвеста. Для прангама.

Это переводилось: «тот, кого я жажду».

Володя кашлянул деликатно. Колька сидел багровый, теребил бороду, как идиот. Он был вовсе не так робок, но эта высокомерная простота накладывалась на непонятность всего происходящего. Слишком много непонятного, и все выпадало из привычных схем, подчинялось чужим алгоритмам, и даже в любви здесь объяснялись не по-нашему, и Колька понимал, что Нанои совсем не дикарка и не распущенная баба — просто здесь все по-другому.

Так он и сидел, тупо глядя в траву. В специальную траву, заменяющую паркет, кафель, линолеум — что бывает еще? Пластик. Он вдруг понял, что никакой он не ученый, и никогда не станет настоящим ученым. Он дикарь и трус. Вот почему у него навязчивая идея — скорее к баросфере, скорее домой. Ибо главная заповедь дикаря — «бойся непонятного». Вот он и боится.

Так или не так, получалась совершенная нелепость. Нанои смогла его полюбить, следовательно, она — земная женщина, и, следовательно, здесь Земля. Он усмехнулся, все еще глядя в траву. Ничего себе — аргументация!

Володя напомнил:

— Следующий вопрос о Наране.

— Да, расскажи нам о Наране, — сказал Колька.

— Что рассказывать тебе?

— Все, что можешь. Мы… — Он все еще говорил с трудом, — мы ничего не знаем… о Наране. У нас подобного нет.

Нанои вскинула руки и стремительно, крылатыми пальцами ощупала его голову. От нее пахло анисом и еще чем-то чудесным. Потом она всплеснула руками и пролепетала с безмерным удивлением:

— Почему же вы Головастые, а не Пожиратели крыс? Почему вы — люди?!

— Нанои, Нанои!.. — позвали снаружи, от входа.

7

Азбука был Наблюдающий небо. Минуло три лунных месяца с той ночи, когда Великая Память приказала ему стать Охотником. Он повиновался с готовностью — Врач Дэви предупреждала его, и он сам чувствовал, как сжигает его мозг бессильная ярость. Иногда в пещере Наблюдающих небо он поднимал голову и грозил Звезде оскаленными зубами, как волк. Да, он пошел в Охотники от бессилия, но уже с некоей мыслью, которая развилась в нем за эти три лунных месяца.

Прежде он думал, что Нараны подыскивают каждому подходящую дорогу.

Теперь он знал, что люди безразличны Наранам, как муравьи, бегающие у подножья дерева. Кому-то из них должно направиться за добычей, и выбор падает на самых суетливых.

Три луны назад Великие начали посылать людей на Границы. Одним из тысяч был Ахука, Наблюдающий небо. Он расстался с Дэви, расстался с местом в пещере Наблюдающих и с привычкой проводить рассветные часы перед Ухом Памяти. Но приобрел нечто другое. Возможно, более ценное.

Он понял, что может соперничать с Великими, — события последних месяцев он предсказал загодя, за две луны до их начала.

Семь месяцев назад в полночной части небосклона вспыхнула Звезда. Она вставала каждый вечер, прежде чем заходило солнце, и, мерцая, поднималась высоко, чтобы вспыхнуть с наступлением темноты невиданным, прозрачным, голубым светом, залить им дороги, вершины спящих деревьев, гнезда рабочих обезьян под широкими листьями. Звезда прокатывалась над плоскогорьем и садилась за Рагангой. Пять месяцев назад ее увидели все. Но прежде ее заметили Наблюдающие небо, те, что работали в обсерватории Высочайших гор. Они передали весть по гониям, и Ахука в следующую же ночь улетел туда, за полуночную Границу, в царство холода и света. Далеко за Границей обитания простирались горы, уступами вверх, и еще вверх, и небо здесь было бледно-голубым, как свет ночной звезды. Наблюдающие небо жили в пещерах, отвоеванных у малоголовых, поддерживали, огонь, как дикари, и закрывали тело звериными шкурами. И здесь Ахука впервые кое-что понял. Здесь, где ближайшая Великая Память отстояла на четыре часа полета и связь с ней по гониям была сложным и затруднительным занятием; где не было услужающих животных, и не было животных-строителей, и сотни разновидностей плодоносящих деревьев, и полусотни растений, создающих удобства. Где Наблюдающие небо сами шлифовали для себя стекла, а Охотники несли охрану без гепардов, обезьян и птиц… да, здесь Ахука кое-что понял.